Пьеса А. Н. Островского «Снегурочка» и созданная на ее основе одноименная опера Н. А. Римского-Корсакова — своеобразный гимн русскому фольклору, дань уважения и преклонения перед богатейшим наследием языческой Руси, ее верованиями, преданиями, обрядами и мудрым отношением к жизни в гармонии с природой.

Говорить о фольклоризме этих произведений и легко и сложно. Легко потому, что фольклорное начало, этнографизм составляют суть, содержание, язык и пьесы, и оперы. Многие факты лежат здесь на поверхности, так что не составляет большого труда найти первоисточники образов, сюжетных линий, эпизодов в сказочном, песенном, обрядовом материале. Нас поражает и восхищает авторское проникновение в мир русской архаики и современного драматургу и композитору народного творчества, удивительно бережная и в то же время ярко индивидуальная, смелая обработка этого пласта национальной культуры и создание на основе его величайших по красоте, глубине мысли произведений, созвучных прошлому и настоящему.

Трудность, и немалая, заключается в том, что фольклоризм «Снегурочки» таит в себе множество загадок и скрытого смысла. Это всегда озадачивает и очаровывает, в этом непреходящая ценность и сила искусства, его вечная актуальность и новизна.

Возьмем принятое жанровое определение «Снегурочки» — весенняя сказочка. Вроде бы все ясно, но, строго говоря, неверно: перед нами разворачивается отнюдь не сказочное действо хотя бы потому, что завершается оно гибелью главных героев, что классической сказке никак не свойственно. Это чистой воды мифология, увиденная сквозь толщу веков, понятая и обработанная художниками XIX столетия. Еще точнее сюжет «Снегурочки» можно было бы обозначить как древний календарный миф, насыщенный позднейшими текстами обрядового, песенного, эпического содержания, сохранившими если не целиком, то частично черты архаического взгляда на мир, на место и роль человека в космоприродном универсуме.

Кстати, и то, что мы по привычке называем народной сказкой о растаявшей под лучами летнего солнца девочке, вылепленной из снега, — тоже не сказка. Заметим в скобках: сюжет о Снегурочке стоит особняком в традиционном сказочном репертуаре, он практически не имеет вариантов и очень краток, скорее напоминает притчу о закономерном наказании за пренебрежение к правилам поведения, обусловленным законами природы, и нежизнеспособности искусственного, неестественным образом созданного вопреки законам жизни.

Главное в сюжете пьесы и оперы — идея гармонии человека и природы, преклонение перед красотой ?окружающего мира и целесообразностью законов естественной жизни. Все это, по мысли многих представителей русской интеллигенции XIX в., когда-то было свойственно человеческому обществу и потеряно с приходом цивилизации западноевропейского, урбанического типа. Сегодня видно, насколько сильна была в русском обществе ностальгия по «идеальному прошлому» и насколько это опиралось на характерное для России стремление узнать свои корни, откуда что «есть пошло», понять и осмыслить себя сегодняшнего через свое прошлое — историческое и мифологическое, оздоровить и исправить современное общество через обращение к заветам старины седой.

Не касаясь авторского замысла и сугубо профессиональных приемов композиторского творчества, ?ограничусь несколькими комментариями к фольклорно-этнографическим реалиям, отраженным в либретто оперы Н. А. Римского-Корсакова.

Отдельные детали, повороты сюжета, мотивировки, воспринимаемые ныне как второстепенные, а то и просто странные, на самом деле оказываются чрезвычайно важными и помогают проникнуть в глубины народного мировоззрения, понять символику и логику поступков действующих лиц оперы.

Несколько раз упоминается в пьесе и либретто Красная горка. Сначала здесь появляется Весна, потом сюда отправляются водить хороводы молодые берендеи — девушки и юноши. На Красной горке встречает Купава Мизгиря и влюбляется в него.

Это, конечно, не случайно. Во-первых, издавна именно на возвышенностях, холмах девушки кликали весну, отправляясь туда петь веснянки и встречать прилет птиц. Красной горкой называлось, а кое-где до сих пор называется первое весеннее гулянье молодежи на улице после зимних избяных посиделок. Красной горкой именуют и первое воскресенье после Пасхи, оно считается счастливым днем для бракосочетания. Ярилина гора «Снегурочки», можно сказать, перенимает эстафету Красной горки, реализуя ее брачную, эротическую направленность и усиливая мотивы расцвета производительных сил природы, урожайности земли.

В «Снегурочке» блестяще отражено мифологическое представление о вечном круговороте жизни и жестких законах природы: всему отведено свое время, все с неизбежностью рождается, зреет, стареет и умирает; за зимой должна наступить весна, на смену которой обязательно придет лето, затем в строгой очередности осень и зима. Такой порядок есть условие вечного существования Вселенной, человека и культуры. Нарушение порядка и правильного хода вещей, вмешательство в раз и навсегда устоявшийся поток жизни чревато трагическими событиями — и в сфере природных явлений, и в судьбе человека. Однако многовековый опыт показывал, что гладкого, спокойного перехода из одного состояния в другое практически не бывает, срывы и нарушения неизбежны, потому великая миссия человека заключается не только в строгом следовании заведенному порядку, но и в восстановлении утраченного баланса.

В языческие времена, как, впрочем, и в более близкие к нам, мощным ме?ханизмом регули?рования жизненных процессов бы?ли ритуалы и обрядовые комплексы, в состав которых обязательно входили жертво?приношения.

Если с этой позиции посмотреть на «Снегурочку», то очевидной становится буквально пронизанность ее темой жертвы ради высшего блага, мотивами очищения и преображения через смерть, уничтожение. Это и сжигание Масленицы с плачем и смехом, и радость берендеев по случаю гибели Снегурочки и Мизгиря. Наконец, это финальный апофеоз — появление Ярилы-Солнца с символами жизни и смерти, конца и начала — человеческой головой и снопом ржаных колосьев. Здесь необходимо еще раз подчеркнуть превосходное знание Островским и Римским-Корсаковым народных традиций, обрядов и образов, лежащих в основе дохристианской земледельческой картины мира.

В Прологе берендеи точно в соответствии с вековой традицией провожают Масленицу в виде чучела из соломы, обряженного в женскую одежду. В реальной обрядовой практике Масленицу сжигали, в «Снегурочке» ее увозят (прогоняют) в лес. Последнее оправдано кольцевым построением пьесы и оперы: в заключительной сцене 4-го действия солома Масленицы превращается в налитые зерном колосья ржи, которые держит Ярило; темный холодный лес заменяется залитым солнцем, открытым пространством Ярилиной долины; люди выходят из лесу, из мрака на свет, и взоры их обращены вверх — к горе с острой вершиной, где появляется жаркий бог Солнца. В народной традиции связь масленичных огней с купальскими усиливалась колесом, символизирующим солнце. Чучело Масленицы сажали на колесо и сжигали вместе с ним, в Купальскую ночь с возвышенностей, где разжигали костры, скатывали горящие колеса.

Еще более поразительно почти что цитирование в «Снегурочке» реальных обрядов. Самый яркий пример: финальное появление Ярилы с человеческой головой и хлебным снопом и записанный не однажды обряд призывания лета. К 27 апреля в Белоруссии было приурочено следующее действо: выбиралась молодая женщина, которая должна была изображать молодого красивого мужчину (видимо, Ярилу). Босоногая, она была наряжена в белую рубаху, на голове красовался венок из полевых цветов. Женщина держала в правой руке символическое изображение человеческой головы, а в левой — ржаные колосья. В других местах так же наряженную девушку, с теми же атрибутами сажали на белого коня, привязанного к дереву. Вокруг нее девицы водили хороводы. Воронежцы сходный ритуал проводили накануне Петровского поста и наряжали не девицу, а юношу.

Напомним, что Ярила — славянский мифологический и обрядовый персонаж, воплощающий идею плодородия, прежде всего весеннего, а также сексуальной мощи. Имя этого божества произведено от корня яр. Широкий спектр значений раскрывается в однокоренных словах, например яровой хлеб, ярость, яркий, ярка (овца), на Русском Севере существует термин ?«яровуха», обозначающий совместное гулянье парней и девушек и ночевку их в избе во время Святок.

Совершенно в духе народных представлений даны образы Бобыля и Бобылихи. В сказках, преданиях, народных песнях бобыли — изгои, ущербные люди, не сумевшие или не пожелавшие выполнить естественные социальные функции — обзавестись семьей и иметь детей. Их жалели, но и сторонились. Не зря в фольклорных текстах бобыли живут на окраинах селения, в последнем доме, а обычное крестьянское право лишало их целого ряда привилегий и прав, в частности запрещалось участие их в ритуалах, связанных с продуцирующим началом, пожилых мужчин-бобылей не включали в совет старейшин. Бобыли, как социально неполноценные крестьяне, часто становились пастухами, об общепринятом пренебрежительном отношении к которым хорошо известно по массе этнографических наблюдений, описаний, исследований. Понятно, отчего именно к таким «недолюдям» попадает Снегурочка, сама наполовину человек, именно у них она должна пройти, говоря сегодняшним языком, период адаптации к новым условиям. По законам волшебной сказки и обрядов инициационного типа дом на окраине и хозяин (хозяева) его должны выполнить фукцию медиатора, помочь героине преобразиться, перейти из одного мира в другой через систему испытаний. Берендеевские бобыли — явно смеховой, сниженный образ классических «испытателей» сказочных героинь: Бабы-яги, Метелицы, ведьмы и пр. У бобылей не нашлось для приемной дочери волшебного клубочка или заветного слова, которые помогли бы девушке из иного мира превратиться в полноценного члена человеческого сообщества. Но ведь перед нами не сказка…

Бобыль и Бобылиха ?обделены жизненной ?силой, жаром любви, потому падки на мнимые, обманные ценности (богатство Мизгиря) и холодны по отношению к Снегурочке.

В обрисовке образа Бобылихи есть одна существенная деталь, которая сегодня ускользает от внимания, но которая хорошо понималась нашими соотечественниками в XIX веке и использовалась в качестве яркого дополнительного штриха, делающего Бобылиху смешной и   ?жалкой в своих притязаниях. Речь идет о рогатой кичке, которую, наконец-то, просватав приемную дочь и получив выкуп, обрела Бобылиха. Дело в том, что кичка — не просто традиционный женский головной убор. Рогатую кичку (с возвышениями на передней части в виде конского копыта, лопаты или рогов, направленных вверх-назад) могли носить женщины, имевшие детей, причем высота «рогов» обычно напрямую зависела от количества детей. Так что, заполучив кичку, Бобылиха как бы уравнивала себя с другими берендейками-«боярынями» и могла претендовать на иное к себе отношение. Кстати, тот же прием в той же смеховой функции применил и А. С. Пушкин в «Сказке о рыбаке и рыбке», где Старуха, обретя новый статус, восседает в украшенной рогатой кичке.

По-своему загадочен образ Мизгиря. Роль его в сюжете, отношение к нему берендеев, мотивировка поведения и трагическая, с нашей точки зрения, гибель становятся более понятными при обращении к верованиям и представлениям, часть которых дожила едва ли не до начала XX в.

Мизгирь — одно из наименований паука. В традиционной культуре паук — существо близкое к сонму нечисти, коварное, злое, агрессивное. Существуют устойчивые представления о том, что убившему паука прощается семь грехов. С другой стороны, мизгирь воспринимается и как одна из ипостасей домового, считается, что паука в доме нельзя убивать, так как он приносит богатство и благополучие. Удивительным образом оба отношения сходятся в образе Мизгиря-купца. Купцов издавна уважали на Руси, наделяли особыми качествами и знаниями, почти волшебными, а то и магическими, благодаря их пребыванию в далеких странах, на краю земли, значит, близости к неведомому, потустороннему и опасному. (Вспомним новгородского былинного Садко, купца из «Аленького цветочка» и др.) Деньги, золото, богатство обычно воспринимали как признак либо чудесного дара или случая, либо как следствие разбоя, нечистой и нечестной сделки.

В народе с пауком связана брачная и любовная тематика. В свадебной обрядности белорусов, жителей западнорусских губерний используются сплетенные из соломы сложные фигуры — символы счастья и крепкого союза. Такой предмет назывался паук, он прикреплялся к потолку избы, часто над столом, где проходил брачный пир.

Мизгирь — заморский купец — хоть и из берендеева рода, но чужой, оторвавшийся от своих корней. В этом смысле он настоящий сказочный жених — незнамый и богатый, дарующий героине счастье, но и свадебный «чуж-чужанин» - жених, прибывший из-за моря, «из-за лесу, из-за гор» и связанный прежде всего с представлениями о разлуке и неволе. Горячность, эгоизм, агрессивность Мизгиря сродни прямо противоположному полюсу — холодности и пассивности Снегурочки. То и другое в крайних своих проявлениях — чуждо простым берендеям и опасно для сообщества людей.

Добавим, что известен ритуал, приуроченный к концу лета, — изгнание из дома насекомых посред?ством колосьев нового урожая. Тараканов, пауков, клопов собирают в коробок и зарывают (хоронят) в землю со словами: «Ржаной сноп — в дом, тараканы — вон!».

Таким образом, сама тема избавления от насекомых, принимая обличье потешки, а когда-то, быть может, и серьезного ритуала, была актуальна для традиционного общества. И в определенных ситуациях изгнание, умервщление паука (мизгиря) считалось делом благим и необходимым. Еще одно дополнение — известны магические ритуалы вызывания дождя с помощью пауков, что подчеркивает изначальную, мифологическую причастность паука водной стихии, внечеловеческому миру. В контексте же «Снегурочки» как бы сходятся все народные представления о пауке, что оправдывает изгнание Мизгиря из пределов Берендеева царства и заставляет рассматривать его гибель как возвращение в родную (вне-человеческую) стихию, в иномирье, что, естественно, понималось как восстановление утраченного порядка и справедливости и способствовало возврату нормальной жизни, приходу Ярилы-Солнца и лета. Вода оказывается и родной стихией Снегурочки, ее сущностью и нормальным природным существованием в весенне-летний период, так что смерть влюбленных — это возврат к естеству. Слияние в одной стихии объединяет их — разных, но тождественных в чужести по отношению к людям и в обреченности смерти ради устранения дисгармонии в мире.

Подобных примеров тонкого, точного, глубоко ?осмысленного подхода к традиционной русской культуре в «Снегурочке» очень много.

Опера, созданная Римским-Корсаковым, на уровне либретто сохранила как сюжетную, так и поэтическую основу произведения Островского.

Разумеется, фольклоризм оперы более очевиден и ярок благодаря включению подлинных народных песен и наигрышей, фольклорных приемов звукоподражания, народных кличей и плачей, благодаря музыкальной образности, удивительной системе лейтмотивов, богатой и сочной инструментовке.

Н. А. Римский-Корсаков сторицей отплатил народу, щедро раскрывшему перед ним тысячелетнее духовное богатство, подарив в новом, современном виде свою гениальную творческую фантазию на темы Древней Руси.